Читать книгу "Корвус Коракс  - Лев Гурский"

– Ваша новая ось «Москва – Варшава», думаете, будет крепкой?

– Какая уж там ось? – отмахнулся Рыбин. – Ни стали, ни бетона, одни сопли. И пакт наш покамест хиленький, и в качестве союзника России Дудоня слабак, но… на первое время сойдет. Это как с помощниками: для всяких мелких грязных дел годятся пионеры, а потом их можно и в расход. Кстати, спасибо, что разорили Осколково – избавили меня от работы… Тут ведь важен первый шаг. Главное – начать. Как только мы с поляками расхерачим Украину, это ублюдочное детище Беловежского договора, как сказал бы коллега моего покойного деда, мы порвем одно звено, и все остальные посыпятся. Мы своим примером окончательно убедим мир, что послевоенные границы не догма, – и треснет по швам вся привычная Европа.

– Вся? – переспросил я.

– Без исключения, – заверил меня Риббентроп-внук. – У всех давно накопились претензии друг к другу, и они прорвутся обязательно. Греки сцепятся с македонцами, венгры с румынами, макаронники с французами, сербы с албанцами, литовцы с поляками, в Бельгии валлонцы с фламандцами затеют грызню, а шотландцы напрочь отделятся от Англии. Мы вскроем ящик Пандоры, подождем общего раздрая, а там, с божьей помощью, начнем тихонько подгребать к себе самые слабые земли. Ну а если кое у кого не окажется общих границ – тем хуже для соседей. Но белорусы сами к нам прибегут. Была Европа ничейной – однажды станет нашей…

– Европу не трожь, придурок! – не выдержала Лина. Она дважды ездила во Францию и один раз в Италию и мне потом все уши прожужжала про тамошний замечательный сервис. Говорила, что даже в самых дешевых гостиничных номерах есть пневмопочта, и эсэмэски доставляют в два раза быстрее, чем в Москве. – Никакая Европа к таким козлам, как вы, добровольно не придет, а завоевать ее – кишка тонка у тебя и твоего плешивого Пронина…

– Молчать, пигалица! – оборвал ее Рыбин, раздосадованный, что кто-то грубо вмешался в его прочувственную речь. – Вздумала еще болтать о величайшей в мире геополитике. Ты вообще тут была только для обмена. Твое дело бабье: кирхе, кюхе, киндер… ну ладно, еще кляйдунг. Суди не выше модельных туфелек, которые ты тачаешь на своем юго-западе…

Все прежние разглагольствования этого типа не задевали меня за живое, но тут я рассердился: мало того что внучок нациста держал девушку в черном мешке, так он еще смеет ее поучать!

– Вся ваша величайшая геополитика, вся ваша несокрушимая крепость из стали, бетона и соплей начинается с удара кирпича, которым вы сзади огрели кремлевского коллегу, когда пришли к нему в гости, – сказал я. – Видел я этот кирпич. Оружие, достойное нибелунга.

– А-а-а-а, – протянул Рыбин. – Вот ты, значит, как заговорил, Иннокентий Ломов. А знаешь, Эвелина, чего он так расхрабрился? Он думает, что вот-вот к вам на подмогу прискачет кавалерия – меня скрутит, а вас спасет… Так вот, никто не появится. Некому появляться. В эти самые минуты три машины, которые ссудил вам Костанжогло, уже догорают в кювете, а в них твой драгоценный Фишер, это трепло Наждачный и кто-то еще… А кто остался жив, надолго сядет за укрывательство преступников, хотя сами преступники до этого, хе-хе, не доживут. Мыслимое ли дело – оставлять в живых тех, кто раньше времени может разболтать о будущем?

Внук рейхсминистра бросил взгляд на часы и ухмыльнулся.

– Да-да, больше появляться некому, – самодовольно повторил он. – Я опять вас переиграл, и теперь уже навсегда. Как ты думаешь, почему я так легко согласился на ваши время и место? Потому что ваш дружок Костанжогло, трясясь от страха, сразу же прибежал ко мне и вас заложил. Все рассказал: и про твоего древнего Фишера, и про все ваши планы… И чтоб ты знал, в птичках я тоже кое-что смыслю. И поэтому не боюсь, что, прежде чем отдать мне ворона, вы могли скопировать и где-то спрятать фонограмму. Без оригинала вторичная запись уже никакой не аргумент, да и качество перезаписи с отечественного носителя, сам понимаешь, будет бросовым, это вам не попугай. В том-то и уникальность птицы, которую ты мне принес. В том-то и простота ситуации: есть ворон – есть свидетель, а сдохнет – и нет свидетеля…

Рыбин приобнял клетку, нацелил на Корвуса ствол пистолета и громко сказал: «Кх!». Ворон вздрогнул и отшатнулся, а советник президента рассмеялся.

– Ты все же глупенький, Иннокентий Ломов, – сказал он. – Несмотря на все твои познания в авторском праве. Все уловки с «лабудой» я знаю. Ты думаешь, я не понял, что эта птичка сейчас пишет все, что я говорю? Ты веришь, что останется запись нашего разговора – и будут в одном флаконе и переговоры с моим дедушкой, и компромат на внука? Да пожалуйста, пусть пишет. Что тебе повторить? – обратился он к носителю. – Признание? Специально повторю громко: «Я убил Сверчкова за то, что он меня обокрал, и ничуть не жалею»… Что еще ты хочешь услышать, птичка? Что мой великий дед – рейхсминистр Иоахим фон Риббентроп? Что через считаные месяцы начнется великий передел Европы, а потом мы построим Четвертый рейх? Все записал? Насладитесь моментом: у вас есть компромат на Ростислава Рыбина. Но только на минуту. А через минуту я сверну ему шею – прости, но никаких сюрпризов перед нашей будущей военной кампанией быть не должно…

– Оставь в покое птицу, живодер! – воскликнула Лина.

– А вот и не оставлю… Сидеть и не рыпаться! – он нацелил ствол на Лину, потом перевел на меня и снова на Лину. – Сверну ему шею и выкину на помойку, и его там сожрет какой-нибудь голодный кот. Слышишь? Кот! – Рыбин провел рукояткой пистолета по прутьям клетки.

– Кот… – внезапно повторил Корвус. И глубоким, сильным, чуть глуховатым голосом продолжил без паузы: – …фром сам анхэппи маста, хум анмерсифул дизаста…

– Это что такое? – поморщился Рыбин. – Твоя последняя речь? И по-английски, мне назло?

– …фоллоуд фэст энд фоллоуд фэста, тил хис сонс уан бёдэн боо…

Оказывается, у носителя была еще одна дорожка, совсем древняя! Это были стихи, и, кажется, я догадываюсь чьи. Феноменально! Эта птица не перестает меня удивлять.

– Ненавижу хренов английский! – Рыбин попытался просунуть ствол пистолета между прутьями, но безуспешно. Клетка была крепкой, самой лучшей, тезка постарался. – Сейчас ты у меня замолчишь, отродье! – Он попытался одной рукой открыть дверцу, но почему-то у него не получилось. Ладно, признаюсь: мы нарочно сделали так, чтобы дверцу заклинило. Убить птицу в запертой клетке, если у тебя под рукой нет, например, бочки с водой, довольно сложно.

– … тил зэ дёрджис ов хис хоуп, – не умолкал голос внутри Корвуса, – зэт меланколи бёдэн боо, ов нэва – нэвамоо…

– Закрой хавальник, зараза! Кому говорю? – проорал Рыбин и совершил роковую оплошность: просунул между прутьями мизинец.

И ворон, не будь дурак, своего не упустил: немедленно и прицельно клюнул.

– Ай! – Рыбин выпустил клетку из рук. – Пернатая шваль!

От удара об пол дверца наконец распахнулась, и Коракс обрел свободу. Он принялся летать по комнате, выщелкивая из клюва английские слова. «Нэвамоо! Нэвамоо!» – слышалось из всех углов. От этого Рыбин, кажется, совсем обезумел. Забыв про нас с Линой, он совершил еще один дурацкий поступок: принялся палить по летающему ворону из своего пистолета.